Семь солнечных дней - Страница 54

Все изменилось, когда на горизонте появились другие люди.

Яслин раздирало чувство вины, когда она принимала подарки от Тани, первой холостяцкой подружки отца. Она разрывалась между стремлением отказать ей из солидарности с матерью и желанием забрать подарки себе. Помаду, тени для глаз, духи. Даже чулки. Мать Яслин считала, что ей такими вещами пользоваться рановато.

Именно Таня вдохновила Яслин попробовать себя в модельном бизнесе. Таня помогла ей уложить волосы, отговорив делать ужасную пуделиную химию, которая в тот год не миновала ни одну девочку в четвертом классе. Именно Таня сделала ту самую прическу с длинными прямыми волосами, что станет фирменным знаком Яслин. Таня отвезла ее в модельное агентство в Лондоне. Мать Яслин даже не знала, куда они поехали. А если бы знала, то попыталась бы их остановить.

Но Яслин мечтала стать моделью. Увидеть Лондон, Париж, Нью-Йорк, Милан. Ей хотелось, чтобы ее внешностью восторгались. Нет смысла быть хорошим человеком, решила она. Ее мать хороший человек, но это не помогло ей удержать отца. В глазах Яслин ее мать была неудачницей. К сорока годам распустилась, растолстела, постарела и стала занудой. Игра окончена. По мнению пятнадцатилетней Яслин, ее семья развалилась, потому что миссис Стимпсон не предприняла никаких усилий, чтобы остановить годы или двигаться в ногу со временем.

Четыре года спустя, когда Яслин была в Японии и зарабатывала кругленькое (для девятнадцатилетней девушки) состояние на прибыльном рынке телерекламы, ей позвонила Таня и в слезах сообщила, что отец бросил и ее.

– Он… у него… он нашел себе помоложе! – пролепетала Таня.

Яслин попыталась проявить сочувствие по международной линии. В тот вечер она оплакивала Танин с отцом разрыв почти так же горько, как и развод родителей, но с Таней больше никогда не разговаривала.

– Почему ты так поступил, папа? – спросила она отца, когда в следующий раз приехала к нему домой. – Потому что она располнела?

– Не говори глупости, цыпленок, – ответил отец. – Дело не только во внешности.

Он подмигнул Лауре, своему новому трофею. Та согласно улыбнулась. Но что-то в ее глазах подсказывало Яслин: Лаура понимает, что он врет. Даже себе самому. Но пока Лаура была слишком молода и не беспокоилась, что в один прекрасный день гильотина падет и на ее голову.

Когда Яслин стукнуло двадцать, ее вера в любовь была не сильнее веры в Санта-Клауса. Яслин принимала за истину только одно: все отношения – это что-то вроде делового контракта. Мужчина вкладывает деньги. Женщина – красоту. Когда красота увядает, когда женщина толстеет после родов или начинает уделять детям больше внимания, чем мужу (мать Яслин как-то сказала, что Пит Стимпсон потому ее и бросил), то мужчина забирает наличные. Будут дети – растолстеешь, станешь занудой – жди развода. Вот такая арифметика.

34

– Дорожное путешествие! Ура! – Жиль отсалютовал Маркусу.

Вместе с ним у стойки стояла Полетт, бойкая парижанка под пятьдесят, приехавшая в одиночестве, – главная соперница Салли в борьбе за внимание Жиля на теннисном корте.

– Спасибо, что согласились взять нас с собой в древний город, – обратилась Полетт к Салли. – Ваш муж – очень обаятельный мужчина.

– Спасибо.

В тот момент Салли пришло на ум множество эпитетов, которыми можно было бы охарактеризовать мужа, и слова «обаятельный» среди них не было.

– Кто первым сядет за руль? – спросил Жиль. – Может, я, Маркус? Я тут уже третий год, не забыл?

– Да, но все это время ты ни разу не водил машину.

– Не водил, но привык ездить по нужной стороне – по правой.

– Это для тебя она нужная, – весело произнес Маркус. – За руль сяду я, – объявил он. – Сменишь меня на полпути, если захочешь. Салли, хочешь быть штурманом?

– Нет уж, – сказала Салли. – Помнишь озеро Гарда?

Воспоминание вызвало у Маркуса озорную улыбку. Салли имела в виду тот случай, когда они переругались из-за того, что она пару раз спутала право и лево. Ну ладно. Не пару раз, а все время. Конечно, с виду Маркус очень мягкий (и не только с виду, как в последнее время замечала Салли), но за рулем он становился неандертальцем на все сто десять процентов, матерился на чем свет стоит и поворачивал под бешеным углом.

– Штурман садится рядом с водителем. – Маркус пытался умаслить ее.

– Я хочу быть штурманом, – быстро проговорила Полетт. – В Турции я не в первый раз. И кажется, даже смогу вспомнить дорогу в Эфес без карты.

– Отлично, – ответил Маркус. – Тогда поехали.

– «Эфес – одна из самых впечатляющих археологических достопримечательностей на планете, – зачитала Полетт из путеводителя. – Древний город был основан ионийцами в одиннадцатом веке до нашей эры и вскоре стал процветающим торговым портом и священным центром почитателей культа Артемиды, богини луны, покровительницы охоты и невинных дев».

Когда речь зашла о невинных девах, Салли невольно покосилась на Жиля. Они сидели рядом на заднем сиденье машины, мало похожей на просторный кадиллак, на котором обычно совершают дорожные путешествия киногерои. Их везла двухдверная японская малолитражка с откидным люком. Заднее сиденье было таким узким, что, даже впечатавшись в стенку, Салли могла лишь на дюйм отодвинуть свое бедро от бедра теннисного инструктора. Ситуация усложнилась, когда Маркус откинул водительское сиденье, чтобы устроиться поудобнее. Чтобы разместить спинку сиденья Маркуса, Жилю пришлось широко расставить ноги, и его бедро еще сильнее прижалось к ноге Салли.

– «Ионийские поселенцы построили огромный храм в честь богини, – продолжала Полетт. – Храм стал одним из Семи чудес античного света. В наше время в городе можно увидеть и другие памятники архитектуры – например, амфитеатр, вмещающий более двадцати пяти тысяч зрителей». Может, бросить Жиля на растерзание львам в этом амфитеатре? – пошутила Полетт. – Он очень непослушный мальчик. – Она с любовью оглянулась на героя своих одиноких старческих грез, потом, слегка нахмурившись, перевела взгляд на соприкасающиеся бедра. Салли тихонько просунула между ними сумочку – пусть знает, что в эти игры она не играет.